В беседе с «ЕЗ» заслуженная артистка Крыма, солистка Крымской государственной филармонии Анна Ус рассказала, почему свою новую программу посвятила Серебряному веку, как открыла для себя эту удивительную в истории отечественной культуры эпоху и тяжело ли хранить верность хорошему вкусу.

«Мгновения счастья»

— Совсем скоро, 24 ноября, вы собираетесь представить в городском театре имени Пушкина, на сцене Евпаторийского отделения Крымской государственной филармонии, новую программу «Серебряный век: кумиры, блеск, очарование». Что подвигло вас обратиться к этой удивительной эпохе?

— Дело случая. К Серебряному веку захотелось обратиться потому, что сейчас в нашей филармонии мало кто к нему обращается. Эта незанятая, по сути, ниша оказалась для меня очень привлекательной. Более того, я считаю своим долгом художественно высказаться на эту тему. Серебряный век — это эпоха перемен, трех революций, появления кинематографа и так далее. Это сложный исторический период, вместивший в себя обилие перемен. Но переживавшие его люди все равно успевали и страдать, и любить, полностью ощущая вкус жизни. В этой программе я провожу очень много параллелей с днем нынешним, несмотря на то что сейчас в культуре, казалось бы, нет таких всплесков. Мы очень редко, к сожалению, делаем выводы из тех или иных исторических событий, умудряясь всякий раз наступать на одни и те же грабли. Вообще, нам свой­ственно полагать, что ­когда-то было лучше, а такая мысль лишает возможности жить полновесно здесь и сейчас. Идея концерта нацелена на полное погружение зрителей в ту эпоху. Мы не только используем музыку, созданную тогда, либо произведения на стихи поэтов Серебряного века, написанные тогда же, но и стилистически обрамляем программу в духе того времени. Чтобы зрители ощутили, как тогда люди любили и мыслили, и поняли, что во все времена людей заботит одно и то же, а в каждом времени есть свои герои и свои предатели, глубоко личные трагедии и трагедии масштаба целой страны и, конечно же, мгновения счастья.

— Пожалуй, не обойдется без изумительной лирики Анны Ахматовой и Марины Цветаевой.

— Конечно же, как обладательница лирического сопрано, я преимущественно буду исполнять песни на стихи этих гениальных женщин. В программе будет меньше произведений с текстами поэтов-­мужчин, поскольку артист должен примерять на себя лирического героя. Наконец, лирическому сопрано ближе передать душевные переживания Ахматовой и Цветаевой (улыбается). Хотя при формировании программы я старалась по мере возможностей включить в нее и произведения на стихи поэтов мужского пола, которые, смею полагать, мне как исполнительнице вполне подходят и не вызовут диссонанса у зрителей. Так мы напомним жизненный путь замечательных творцов той эпохи, а ­кого-то, возможно, с ним познакомим. На стихотворения поэтов Серебряного века написано огромное количество песен. Не могу сказать, что все они гениальны. Но ведь ­чем-то эти строки трогают композиторов, которые снова и снова обращаются к этим стихам. Доходит порой до того, что один и тот же текст ложится в основу трех, четырех, а то и пяти песен. Некоторые из них стали невероятно популярными. Я взяла музыкальный материал, который отвечает моему вкусу и ложится мне на душу. Если я чувствую, что произведение музыкально и по смыслу вливается в программу, то я его беру. Программа должна быть цельной, чтобы зрители не вылетали из состояния сопричастности эпохе. Задача — не просто наполнить программу произведениями на стихи поэтов Серебряного века. Если бы я пошла таким незатейливым путем, то программа, думаю, имела бы отклик лишь у тех, кто глубоко погружен в тему, понимает и любит это историческое время. Но перед филармонией стоит среди прочего и образовательная задача. На наши концерты порой приходят люди, далекие от классической музыки или поэзии Серебряного века. Поэтому программа должна быть ненавязчивой, яркой, запоминающейся, интересной и увлекательной как для тех, кто уже знаком с творчеством наших великих поэтов, так и тех, кто с ним не знаком. Чтобы в сердца последних упало это зерно, они полюбили эти песни и стали чаще ходить на такие концерты, более глубоко интересоваться художественной культурой, ведь она духовно обогащает человека. Мой долг — влюблять людей в искусство.

— Наверняка программу составили не только романсы, о чем ненароком можно подумать.

— Нет, конечно. Будут и танго, и актерская песня (в частности, такого замечательного артиста и автора-­исполнителя, как Александр Николаевич Вертинский).

«Немножечко другие»

— А как вы открыли для себя Серебряный век русской поэзии?

— Впервые, как и многие, в школьные годы. Не могу сказать, что тогда эта лирика меня тронула. Живую встречу с этой эпохой я пережила гораздо позже, после знакомства со своей тетушкой Светланой, работавшей научным сотрудником Дома-музея Максимилиана Волошина в Коктебеле. Как известно, в начале прошлого века там собирались сливки отечественной культуры. Светлана, которая дышит и живет той эпохой, показала мне все закоулочки и экспонаты этого удивительного дома-музея. Со временем меня стали приглашать на международный поэтический фестиваль, который ежегодно проводится на территории учреждения. На протяжении пяти-шести лет три раза в год приезжала туда и все больше и больше влюблялась в это место. Когда я познакомилась ближе с той эпохой, мне очень захотелось сделать такой проект. Можно сказать, Светлана заразила меня своей любовью к культуре Серебряного века. Вообще, у научных сотрудников дома-музея специфическое ощущение жизни, они — немножечко другие, неземные.

— Как, впрочем, и артисты.

— Да.

— Кстати, на заре вашей работы в Крымской филармонии, в которой вы трудитесь с 2003 года, вам посчастливилось поработать вместе с таким, в сущности, неземным человеком, как мастер художественного слова Людмила Гластовецкая. Как известно, Людмила Семеновна создала и представила на зрительский суд несколько чтецких программ, основанных на лирике Ахматовой и Цветаевой.

— Тогда, выступая в сольных программах Людмилы Семеновны, я не исполняла произведений на их стихи, а пела старинные романсы: «Не уходи», «Ночь светла», «Калитка», «Вишневая шаль». Конечно же, Людмила Семеновна давала определенные наставления, чтобы я придерживалась необходимой и ей, и самому стилю программы нотки. Разумеется, я прислушивалась. Тогда Людмиле Семеновне было уже немало лет, и она уставала после выступлений. Но усталость эта была заметна только за кулисами: когда она выходила на сцену, от усталости, казалось, не оставалось и следа. Это для меня было определенным опытом. Я видела, как артистка держится на сцене. Никто не мог подумать, что она себя плохо чувствует или ей уже так много лет. Людмила Семеновна всегда безупречно выглядела и относилась к сцене с большим уважением: от подошв туфель до бижутерии и того, как уложены волосы и лежит на плечах шаль (это действительно было невероятно важно для нее!). В таком ее отношении к себе формировалось и мое дальнейшее отношение к себе как артистке. Отношение к сцене не формируется, когда ты учишься в музыкальном училище или институте, потому что у тебя еще нет никаких отношений со сценой. Тебя учат, да, вокальному мастерству, но, только нарабатывая свой репертуар и сценический опыт, проникаешься в полной мере этим профессионализмом.

— Мне всегда Людмила Семеновна представлялась как раз живым осколком того самого Серебряного века, чудесным образом пережившим прошлый век и успевшим зацепить век нынешний.

— Даже когда она в гримерке готовилась к концерту, по всему чувствовалось, что это артист из другой эпохи, другого уровня культуры, человек особый. Но когда она выходила на сцену, там была даже не эта нездешняя Людмила Семеновна, которая только что сидела рядом с тобой, это был ­какой-то новый уровень бытия! То, что она отличалась от большинства обычных окружающих нас людей и выпадала из современного мира, — однозначно.

— По вашим наблюдениям, насколько комфортно ей было жить в реалиях нынешнего столетия?

— Мне кажется, она сама своим мировоззрением создавала свой окружающий мир. Такие люди на все сморят другими глазами, они смотрят на мир через свои очки. Мы удивляемся: ох, какая она необычная! А человек живет в этом необычном мире. К­то-то посмотрит на березу и скажет: ну, дерево, ну, высокое. А ­кто-то смотрит — и видит картину, и слышит поэзию, наслаждаясь шелестом ее ветвей и листьев. Это одна и та же береза, но ­кто-то увидел — и создал картину или стихотворение, а ­кто-то прошел мимо. А еще подумал: она мне балкон заслоняет от солнечного света!

— Что убедило вас в необходимости подготовки программы, посвященной Серебряному веку, вопреки очевидному риску остаться не понятой массовым зрителем?

— Когда ­чем-то сильно болеешь, невозможно себя удержать. Я осознаю, что мне нужно преподнести это так, чтобы в зале появились влюбленные в эту эпоху. Я не собираюсь в ней копаться глубоко, а хочу показать всю ее прелесть и блеск.

— Тяжело хранить верность хорошему вкусу?

— Если есть заложенный с детства фундамент, то и не так тяжело. Когда стакан полон, ты его уже ничем не наполнишь. А вот если он пустой, — его можно наполнить чем угодно. Если человек содержит свой сосуд наполненным настоящим, то его никакая плохая музыка или безвкусная поэзия не сформируют. Только пустого человека можно заполнить ­чем-то непотребным.

Беседовал Олег СЕРГЕЕВ.

Фото из архива Анны Ус.

Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» 45(19595) от 17.11.2023 г.