Семьдесят девять лет назад была полностью снята блокада Ленинграда, начавшаяся 8 сентября 1941‑го, когда фашистские вой­ска перекрыли последний путь к городу. Прорвать блокадное кольцо удалось лишь 18 января 1943‑го — на минувшей неделе страна отметила 80‑летие этого подвига народа.

В память о событиях Великой вой­ны «ЕЗ» публикует отрывок из очерка члена Союза писателей России Анны ЗЕНЧЕНКО «Солдат Бессмертного полка», посвященного евпаторийцу Петру Шабалкину.

Сегодня все эти события нам кажутся «книжными», нереальными, и представить себе невозможно, что на защиту родной земли встали тогда вчерашние школьники, ставшие грозной силой на пути врага и погибающие в расцвете своих юных мальчишеских лет.

В конце августа 1941 года немецкие вой­ска, имея численное превосходство в живой силе и технике, прорвали нашу оборону в районе Кексгольма, и советским вой­скам пришлось отойти к старой государственной границе. Лейтенанту Шабалкину, вызванному в отдел кадров штаба, предстояло следовать для дальнейшего несения службы на Дальний Восток, но он по собственной просьбе отправился в 123‑ю Ордена Ленина стрелковую дивизию 23‑й Армии, занимавшую тогда оборону на Карельском перешейке в районе Лемболово, в новой должности командира радиовзвода. Дивизия вела в то время тяжелые бои и с большими потерями отступала.

В декабре 1941 года Петр Шабалкин был принят в члены партии ВКП(б) и назначен парторгом роты. Как парторгу, ему было положено проверять боевые охранения. К бойцам, стоявшим на посту, порой невозможно было донести термос с едой, произвести замену: либо по пути убивают товарища, либо котелок простреливает пуля, и бойцы стоят сутками на «голодном пайке», без замены.

— Бывало так, — вспоминает старый солдат, — пришел, проверил, побеседовал, а через час вернулся: часовой убит, ему нужна замена. Зимой, чтобы проверять посты, приходилось ползти по-пластунски. Пули свистят над головой. Местность простреливают финские снайперы. Даже по шороху определяли. Возвращаешься порой с такого дежурства, а полушубок прошит пулями на спине.

Весной 1942 года дивизия вела тяжелые оборонительные бои, а затем была снята с обороны и начала готовиться к операции «Искра» по прорыву блокады Ленинграда. Немецкие захватчики оказывали яростное сопротивление. Однако вой­ска Ленинградского и Волховского фронтов 18 января 1943 года прорвали блокаду. Этот период вой­ны у Петра Петровича связан с самыми тяжелыми воспоминаниями.

— Зима была тяжелой. Порой весь суточный рацион составлял два-три сантиметра еды на дне в котелке — завтрак, обед и ужин. Подстреливали галок, ворон. Но в блокадном Ленинграде суточный паек составлял сто граммов черного хлеба на человека. Мне иногда по долгу службы приходилось выезжать в осажденный город. Всегда прихватывал с собой буханку хлеба, чтобы подкормить ­кого-нибудь. Страшная картина представлялась взору: люди падали на ходу, умирали от голода. Ленинград постоянно подвергался бомбежке. То тут, то там надписи: «Эта сторона обстреливается». Приходилось порой часами отсиживаться в ­каких-­нибудь относительно безопасных зданиях. Но моральный дух ленинградцев был высоким. Работали заводы, выпускали военную продукцию, снабжали вой­ска, ремонтировали технику. Помню 12 января. День ясный, солнечный, морозный. После 15‑часовой артиллерийской подготовки началась стрельба «катюшами», и наши вой­ска пошли в наступление через покрытую льдом Неву. Справа вдоль переправы строчат пулеметы, слева свистят трассирующие пули, бьет артиллерия. То тут, то там — воронки. А мы бежим, падаем, погибаем. Чтобы вклиниться в передний край обороны, штурмовые отряды тащили с собой лестницы. Немцы весь передний край залили водой — невозможно было карабкаться по льду. На картах — обозначения: роща 3‑я, роща 5‑я и т.д. После боев от этих рощ одни пеньки оставались. Пули свистели над самым ухом. На них уже не обращали внимания. Несколько раз срывали у меня пилотку с головы. Много можно вспомнить таких тяжелых эпизодов, когда, например, стоит твой товарищ, зовет завтракать. Одно мгновение — взрыв, между нами — воронка. Прихожу в себя, вижу: товарищ без обеих ног истекает кровью, кричит в шоке и одной рукой шарит кобуру с пистолетом, чтобы застрелиться… Помню: иду по передовому краю к роте, занимающей передний край обороны. Сидит там командир роты. Справа от него три пулеметчика, слева два автоматчика — вот и вся рота из пяти человек, оставшихся от 150‑ти. Вот таким тяжелым был прорыв блокады Ленинграда. Во время Красноборской операции два стрелковых полка — 245‑й и 255‑й попали в окружение, а наш 272‑й — в полуокружение. Когда мы продвигались от Колпина к Красному Бору, немцы-­снайперы простреливали дорогу даже сквозь защитную сетку. Очень много погибло тогда людей. Не было никакой возможности даже раненых выносить. Землянки рыть было нельзя — местность болотистая, поэтому на момент боевых действий было вырыто лишь две низких землянки для командования и штаба полка. Помню, находился я в одной из них. Слева от меня умирает младший лейтенант, молодой артиллерист лет двадцати, раненный в живот. Он постоянно терял сознание, а когда приходил в себя, спрашивал: «Я не умру?». Через два часа он затих. Вокруг землянки лежали погибшие и раненые, которых доставлять в медсанбат не было никакой возможности. Их тут же перевязывали. Они здесь же умирали.

Петр Петрович скуп на слова и эмоции. Его рассказ о тяжелейших трагических днях вой­ны звучит ровно, по-военному кратко, как и подобает разведчику. Держится он молодцом, с выправкой настоящего офицера. Лишь грустные искры больших печальных глаз выдают неуемную боль от незаживающих душевных ран. И только раз в ходе нашей беседы скупая мужская слеза скатилась по чисто выбритой щеке, когда он рассказывал об одном из тяжелых моментов.

— От нашего 272‑го стрелкового полка 123‑й ордена Ленина стрелковой дивизии, участвовавшего в прорыве блокады Ленинграда, из трех тысяч бойцов к концу операции осталось лишь около 250 человек…

После вой­ны капитан Шабалкин окончил Ленинградскую военную академию связи. Затем в звании подполковника служил в группе советских вой­ск в Германии, в штабе Прибалтийского военного округа, а также в ряде военных институтов и училищ связи. В 1958 году ему было присвоено звание полковника.

Это было последнее интервью с Петром Петровичем Шабалкиным, гвардии полковником в отставке, инвалидом Великой Отечественной вой­ны второй группы, кавалером трех орденов Красной Звезды, орденов Отечественной вой­ны II степени и Богдана Хмельницкого, а также многих медалей и знаков почета. Однажды на мой телефонный звонок мне никто не ответил. Позже я узнала, что Петр Петрович скончался от сердечного приступа. Теперь, спустя несколько лет после последней с ним встречи, я перечитываю записи нашей с ним беседы и очень жалею о том, что не успела еще задать ему своих самых главных вопросов. Жалею, что не успела сказать ему сердечное спасибо за ратный подвиг, за спокойные рассветы и ровные закаты над нашими спасенными городами и селами. Низко поклониться — до самой матушки-­земли, которую он сумел отстоять, защитить и сберечь!..

Осталась лишь память, которую мы должны бережно хранить и передавать из поколения в поколение. Сегодня Петр Петрович снова в строю — в строю Бессмертного полка.

Вечная память и вечная слава героям Великой Победы!

Фото предоставлено автором.

Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» 3(19553) от 27.01.2023 г.