Начинаю —
с трудом,
спотыкаясь
на сюжете,
характерах…
спо-ты-ка…
И не замечаю,
что ручка —
уже сама…
приплясывает
на бумажном листе.
Все быстрее,
быстрее…
Стоять и смотреть
Толик — явно бездельничает.
Купил «дорогущую» бумагу, пастель, и-и-и…
Мама Валя прикидывает, во сколько обошлась «дорогущая» бумага…
— О-хо-хо.
И ладно бы — работал.
— Толик!!
Мама Валя собирается высказать ненаглядному Толику — все, что думает о бумаге, работе…
Не вынесенном мусоре…
— Ох…
Мало ли — о чем?!
Сто-олько за Толиком — всякого. Разного.
— То-олик!!
Не слышит, что ли?
Во-от.
И об этом… выскажет.
Значит…
Бумага, мусор…
Да!!
Картошки не купил!!
Бумага, картошка… не вынесенная, мусор… не купленный, и работа, и мусор…
— Толик…
Мама Валя заходит в комнату Толика, готовая говорить и говорить, и говорить, и…
Не заходит.
Застывает в дверях.
Толик, совершенно потерянный, уставился в чистый лист «дорогущей» бумаги…
Нет, не потерянный, — сосредоточенный.
В пальцах его — мелок пастели.
Толик — уже видит.
В белоснежном, пустом.
Еще белоснежном, но уже не пустом.
Для Толика.
И для нее.
Да, мама Валя…
Тоже видит.
Что-то неясное, пока что — неясное.
Видит — и отступает назад.
Отступает — и не уходит.
Такое большое, прекрасное — видят они с Толиком.
Светлые, солнечные слезы — дрожат на ресницах.
Только бы — это не заканчивалось.
Только бы — продолжалось.
Вот так…
Стоять…
Стоять и смотреть.
СТОЯТЬ. И СМОТРЕТЬ.
Николай Столицын.
Фотоиллюстрация depositphotos.com.
Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» 34(19381) от 06.09.2019 г.
