Щелкаю —
клавишами,
ре-дак-тируя —
не ГГ*,
не зарисовку — о нем,
ре-дак-тируя…
поток…
Из звуков и слов.
И звуков,
и слов…
Неудержимый
и яростный…
Рвущийся — никуда.
Поток!
Толику надо работать.
Иллюстрация — не готова, да и вообще…
Надо.
— Надо, на-адо, — напевает Толик, перебирая пастель.
Нет, Папа — хорош.
Суровый, внимательный, Папа вглядывается — в своего автора.
— Папа…
Толику хочется объясниться. Выдать — причину простоя.
— Папа, ты понимаешь… одиночество — это хорошо, но если его — чересчур…
Папа все так же внимателен. И суров.
Ему наплевать — на жалобы Толика. И на… его одиночество.
Папа не нуждается в объяснениях, Папа нуждается — в доработке.
— На-а-адо…
Толик перебирает пастель, пытается вспомнить, с кем встречался намедни, кому обещал — «настоя-ащий портрет»… включает радио.
Легкое, знакомое…
Вивальди?!
Легкое, знакомое… падение капель, дождевых и бесплотных, — на карниз, на пастель, на физиономию Папы…
— Надо…
Вивальди звучит — совсем негромко. Как и надо.
Надо…
Толик улыбается — недоработанному Папе, и ловко-ловко вписывает дождевые — музыкальные — капли — в бумагу.
Бестелесные…
Свер-р-ркающие…
Едва касаясь бумаги — легчайшею пастелью.
Следуя за Вивальди…
— На-до, на-до…
Па-па, Па-па…
Папа одобрительно молчит. Папа — умеет молчать. Папа Хэм — умеет — молчать.
Вивальди обрушивается на Толика — оглушительным потоком.
Только бы — сохранить, выразить, вы-ы-ы…
Сверкающий, исполненный жизни, музыкальный поток.
Все…
Все — поток.
И музыка, и Толик, и легкие касания — осыпающейся пастели.
И Па-па-а-а…
Пото-о-о-ок.
Все.
КАК?!
ВСЕ?!
И Толик трясет онемевшими пальцами, и удивляется — обновленному Папе…
Папа — настолько живой, что кажется, еще один-два штриха, и Папа, совсем не суровый, улыбнется Толику — дрогнувшими, на-ри-со-ванными губами.
Николай Столицын.
Фотоиллюстрация stihi.ru.
Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» 24(19371) от 28.06.2019 г.
